О женах офицеров рассказы. Байки и рассказы. «К зданию подъезжали лимузины с немецкими офицерами и увозили молодых женщин, обитательниц этого дома»
В День защитника Отечества принято поздравлять всех мужчин без исключения и скидок на возраст. Мужчина? Поздравляем! Значит, заслужил. Но лишь немногие из них знают, что такое служба. О том, как живут и служат военные, рассказывает опытная жена офицера.
Чтобы стать женой генерала, замуж нужно выходить за лейтенанта и помотаться с ним по гарнизонам. Но редкая птица долетит до середины Днепра, а значит, при удачном стечении обстоятельств старость вы будете встречать с мужем-полковником. Или не будете, если сбежите раньше, не выдержав всех тягот и невзгод военного быта.
С - Стабильность
Ее просто нет. Вы никогда не узнаете, как долго вы проживете на одном месте и куда вас потом отправят. Скорее всего, подальше. Чем глуше место его расположения, тем выше шанс, что поедете вы именно туда.
Каждый раз нужно начинать все сначала и быть готовой к тому, что вода - в колонке, а удобства - на улице.
Т - Терпение
Нужно найти его неиссякаемый источник. И черпать оттуда литрами - один стакан натощак для профилактики, а в запущенных случаях увеличивать дозировку до исчезновения симптомов.
О - Общение
С кем угодно, только не с мужем. Иногда он уходит утром, как обычно, на службу и возвращается даже не ночью (это, кстати, отлично и считайте - повезло!), а через две недели, просто потому что Родина сказала: «Надо!». Голос жены совещательный, но отнюдь не решающий.
Д - дети
Сначала с ними тяжело, бабушки-дедушки далеко, помочь часто некому, рассчитывать можно только на себя. Но дети растут и становятся, как кошки! То есть гуляют сами по себе. На закрытой территории, где все друг друга знают, никогда не случится ничего плохого.
Ж - жалость
Забудьте! Сначала вы научитесь не щадить себя, иначе вам не выжить, ведь весь быт на вас, а мужу некогда - у него служба. Затем перестанете жалеть окружающих. И если вы увидите, что кто-то не достаточно добросовестно выполняет свои обязанности, точно не промолчите. И это правильно!
В современном обществе вырос интерес к изучению малых групп выступающих в качестве социальной микросреды, которая оказывает непосредственное воздействие на личность. Малая группа представляет собой некое сообщество, в котором реализуются определенные общественные связи, и которые, в то же время опосредованы совместной деятельностью. Рассмотрение таких сообществ позволяет наиболее полно раскрыть картину повседневности, рассмотреть жизнь обычного человека.
Одним из примеров закрытого сообщества является , в котором стратегия поведения человека выстраивается в соответствии с представлениями об окружающих его людях. Эти представления формируют знания об ежедневных практиках и их временного распределения у жителей городка в течение суток, особенностях работы, предпочтениях и интересах, ценностях, присущих той или иной категории людей, здесь живущих.
Ограниченность пространства, «жизнь на виду», тесные взаимоотношения в военном городке приводит, с одной стороны, к сплоченности жителей, а с другой, к образованию отдельных сообществ в военной среде, например женских. В советские времена женщины, имея возможность наравне с мужчинами делать карьеру, участвовать в общественной жизни, оказывались перед сложным выбором между семейными приоритетами и собственными потребностями в самореализации. Жена офицера, являясь лицом гражданским, тем не менее, испытывала на себе все «тяготы и лишения воинской службы», которые зачастую для нее выражались в отсутствии возможности роста в профессиональном и культурном плане, а так же общей неудовлетворенности жизнью. Так как на территории военного городка положение женщин в целом изначально зависело от отношения к их мужьям-офицерам, и в рамках жилой части городка женщины образовывали относительно самостоятельное сообщество со своей собственной иерархией и организацией жизнедеятельности. Это определило исследовательский интерес авторов к изучению и анализу данной проблемы с использованием биографического метода. Исследование проводилось в апреле-октябре 2011 г (выборка составила 10 женщин от 45 до 84 лет) и позволило выявить особенности жизненных историй жен . Ни одна другая мужская профессия не оказывает такое влияние на положение женщины в обществе, как профессия военного. С одной стороны, само словосочетание «жена военного» - это всего лишь определение семейного положения женщины, и о муже здесь сказано больше, чем о самой женщине.
Но с другой стороны, за этим определением стоит целый пласт специфических представлений, жена военного - самостоятельный женский статус не только в рамках военного сообщества, но и гражданского. Определение же «жена офицера» самодостаточно, закреплено в языке в качестве самостоятельной формулы, и за ним стоит целый пласт представлений, относящийся к некому обобщенному образу. В ходе исследования нами был охвачен довольно большой отрезок времени, в связи, с чем можно заметить определенные изменения которые произошли в повседневности военных городков и сознании людей. Все респонденты, участвовавшие в исследовании, имели образование и профессию, и в ходе опроса наметилась такая тенденция, что преимущественно все женщины имели педагогическое, медицинское или экономическое образование. «Мне всегда было интересно наблюдать за закономерностью "работа мужа - работа жены".
Я даже составила приблизительную статистику. Оказывается, более 50% офицерских жен работают учителями, медицинскими работниками либо поварами. Еще 40% - домохозяйки, работники торговой сферы деятельности и лишь 10% занимаются совершенно другими делами. Иногда, кажется, что Бог специально создает такие пары для крепкого союза» (Н.В., 51 год). Довольно схожими были истории знакомства. Они происходили на танцевальных вечерах, которые устраивались в училищах и институтах, а так же в кругу друзей.
Так, например, несколько респондентов во времена своей молодости ходили на танцы в военные училища, а некоторые наоборот рассказывают, как в их учебных заведениях устраивались праздничные мероприятия, на которые приглашались молодые люди из военных училищ. Непродолжительные и редкие, вследствие казарменной жизни, встречи курсанта, как правило, заканчивались предложением «руки и сердца». Выпуск в училище, золотые погоны, свадьба и отъезд по месту службы. Здесь заканчивалась романтика, и начинались суровые будни. «За стенами военного городка была другая жизнь… Это была армия, служба может и незаметная, без погон и званий, но такая же тяжелая, а может даже и тяжелее, чем у мужа. Не все выдерживали» (Е.С., 47 л.). Военный городок соотносится с военной частью как женское пространство с мужским. Женщины занимаются преимущественно организацией быта, а мужчины заняты военной службой.
Представления о целесообразности занимаемого пространства у женщин и мужчин, живущих в городке, определяются, в соответствии с относительно разными системами ценностей. Идентичность жены офицера изначально формируется через осознание самоутверждения, в первую очередь, посредством достижений мужа. Служебная иерархия непосредственно отражается на взаимоотношениях их жен, определяя границы общения между ними. И это четко прослеживается в рассказах самих респондентов. Ключевыми моментами жизни жены офицера считаются: ранний (чаще всего) выход замуж, рождение детей (в первые же годы брака), постоянные переезды из одного военного городка в другой, каждодневное преодоление трудностей, связанных с отдаленностью городков от административных центров, неимение работы, следовательно, в большинстве случаев пожизненная профессия домохозяйки. Так как в среднем, семья военнослужащего переезжает 3-5 раз за время службы офицера. Для гражданского человека переезд всегда является событием, причем поворотным в его личной судьбе. Для членов семей военных это вполне прогнозируемый и неизбежный факт. В рамках «общей судьбы» смена места жительства, с одной стороны, - явление обычное, даже можно сказать, «рутинное».
«Жизнь на чемоданах», временное жилье, отсутствие собственного «домашнего очага» - все это темы, составляющие представление об общей судьбе военных. При этом, несомненно, факт смены места службы офицера является событием в жизни всей семьи, но событием, не выходящим за рамки привычного хода вещей. В основном переезд не влечет за собой перемены жизненной среды. Существует определенные «знание» о типах военных городков, иерархии его жителей, условиях взаимоотношений между людьми, обычных видах повседневных практик, которые формируются в процессе проживания в военном городке. Поэтому развитие событий прогнозируется в соответствии с этим знанием. Важное место в жизни женщины занимает то, как она распределяет время в течение дня. Жена военного живет жизнью мужа: ее распорядок дня целиком ориентирован на уход / приход мужа.
В его отсутствие она занимается домашними делами; нарушения в четком расписании всегда связаны со службой офицера, и жена способна «объяснить» любые задержки мужа на работе или его отсутствие в течение определенного времени («срочная командировка», «учения», «казарменное положение», в конце концов, «что-то случилось на работе»). Это выражается во фразах, типа: «наша служба». Независимо от того, работает женщина или нет, ее основной «профессией» являются обязанности «жены военного». «Режим был определенный, нормально, иногда на учения они выезжали, На учения…дня три, в общем, ненадолго, но то, что ты там сама всегда, это однозначно. Единственное он уходил в восемь, с двух до четырех перерыв, как положено в это время, я должна накормить, напоить и спать его уложить, он должен был отдохнуть, как положено и все он ушел до восьми вечера. И ты целый день одна это однозначно. Это домашние дела, подружки, пойдешь, погуляешь. Выходные он в наряде или еще где - то» (Е.П., 48 лет). Не маловажное место в жизни любой женщины занимает ребенок, но в жизни военного городка ребенок является важным условием вовлеченности женщины в круг общения, состоящий из соседей и других женщин, имеющих детей - «мамочек», каких в военном городке большинство. «Там же быстро знакомишься, с колясками все гуляют, соседи друг друга выручают очень, по крайне мере жили очень дружненько.
Специфика гарнизона, они же ракетчики, они по неделям на дежурство уходили. Они уходили на недельное дежурство, т.е. неделю мужа нет, как говориться крутись сама» (С.С., 47 лет). Вообще характерной чертой состава населения военного городка всегда являлись полные семьи, которые состояли из мужа, жены и детей. Незамужние девушки в городках - это, как правило, только старшие дочери в офицерских семьях. Иных незамужних женщин в военных городках почти не было, ведь единственная возможность стать его жительницей - это выйти замуж за военного. Как правило, одиноких женщин, живущих без мужа в части знали все, в данном случае речь идет, прежде всего, о разведенных женщинах, которые чаще всего после развода оставались в части. На территории военного городка они становились объектом усиленного внимания и оценки.
С одинокими женщинами связаны такие бытовые сюжеты, как сводничество и сексуальные связи с женатыми офицерами. «… мы с друг другом делились мыслями, что мужей оставлять нельзя, потому что разведенных много и все они как правило, остаются в этом же городке, мужья уезжают дальше по распределению. Поэтому своего надо беречь, бдить. Детей рожала и к маме не уезжала, мы только вместе раз в год в отпуск ездили, на два месяца вместе с детьми» (С.С., 47 лет). Все конфликты, которые возникали в женском обществе, решались при участии женсовета. Очень часто в контексте интервью возникал такой персонаж как «жена командира» («жена начальника») - женщина старшего возраста, являющаяся женой офицера, командующего отдельным подразделением. То обстоятельство, что жены военных, находящихся в подчинении старшего по должности офицера, признают старшинство его жены, называя ее «женой командира», это указывает на то, что женщины образуют обособленную часть сообщества военного городка, взаимоотношения между членами которой строятся в соответствии с иерархией, согласно занимаемой должности мужа.
Восприятие жизни того времени, сложности с которыми приходилось сталкиваться: плохие жилищные условия, постоянные переезды, пребывание в местах, отдаленных от городских «благ» - материальных и духовных, - всегда присутствуют в рассказах о прошлой жизни, но чаще всего они перекрывались фактом того, что «зато было дружно и весело», были молодые. Поэтому на вопрос «Как вы можете, сегодня оценить свое решение выйти замуж за офицера?», они отвечали положительно: «А почему бы и нет, любовь делает великие чудеса, поедешь за ним куда угодно, и в палатку, военного ничего ты не поимеешь - это однозначно, кроме своей казенной зарплаты левых денег у них нет, … поэтому надо быть готовой ко всему. В тот момент зарплаты офицера хватало, чтобы содержать меня, своих детей и еще кое-что скопить» (И.В., 45 лет). Таким образом, наше исследование показывает, что изучение малых групп, раскрытие внутренних специфических для этих групп связей, норм, атрибутов представляется важным и перспективным направлением современных социальных исследований. Такие исследования позволяют посмотреть в другой «мир», взглянуть на иную реальность глазами ее непосредственных участников.
В.Н. Ракачев, Я.В. Ракачева
С
этой довоенной фотографии на нас с вами смотрят заместитель командира 84-го стрелкового полка подполковник Алексей Яковлевич Грибакин (1895 г.р.), его жена Надежда Матвеевна (1898 г.р.) и их дочери Наталья и Ирина.
Войну они встретили в Бресте. Вот рассказ Надежды Грибакиной о начале войны.
Когда я его в первый раз читал, то не мог удержаться от слез.
Да и сейчас, перечитывая, не могу.
В ойна началась, мы спали. Муж очень быстро встал, начал одеваться. Он только сказал:
— Ну, войны дождались.
Начался обстрел артиллерийский и бомбежка. Мы жили в самой крепости. Муж оделся и ушел, направился в свою часть. Потом он уже пройти не мог. Вернулся к нам и сказал, чтобы мы сейчас шли в город.
Через 10-12 минут в дом попал осколок. Меня и маму ранило. В одном белье выбежали на улицу. Всюду летели осколки, пули. Встретили какого-то командира, который приказал нам спрятаться в дом. Мы спрятались в какие-то развалины, небольшой домик. Были там часа три. Бомбежка продолжалась, и артиллерийские снаряды летели. Когда мы бежали, в этот домик полз раненый. Мы пробежали мимо него. Когда остались в этом домике, старшая дочь говорит:
— Мама, я пойду его перевяжу.
Я ее не пускала, но они обе сорвались и побежали. У него был перелом ноги. Перевязать было нечем. Дочь говорит:
— Наберитесь сил и ползите в санчасть.
— Товарищи, помогите, здесь раненый.
На нас сразу наставили винтовки. Это уже были немцы. Мы так перепугались, потому что сами себя выдали и никак не ожидали, что через какие-нибудь два-три часа здесь будут немцы.
Через некоторое время появляется в окне винтовка, и осторожно выглядывает немец. Когда он увидел, что здесь женщины, дети, один старик был, он не обратил на нас внимания. Одна из женщин обратилась к нему по-немецки, чтобы пустил домой одеться. Он говорит:
— Сидите здесь. Скоро все затихнет, тогда пойдете домой. Спросил у нас, где дорога на шоссе. Мы ему показали.
Через некоторое время слышим русские голоса. Входит командир и спрашивает, были ли здесь немцы. Мы говорим, что были. Он не верит, спрашивает, в какую сторону пошли. Мы сказали. Их было четыре человека, один из них ранен. Наташа, старшая дочь, перевязала его. Он спрашивает:
— Как вы думаете, что нам делать? Защищать?
Я говорю:
— Что же 30 человек сделают, нужно пробраться, где наши.
Другой говорит:
— И погубим их. Мы начнем стрелять, немцы будут бить по нас.
Один из них садится в угол. Я долго буду помнить эту картину. Сидит, задумался, на глазах слезы и смотрит, смотрит. Я думала, что у него письмо. Смотрю — партийный билет в руках. Его товарищ говорит:
— Нужно уничтожить.
Они оттянули раковину от умывальника и глубоко засунули туда партийный билет. Второй разорвал билет и тоже засунул в раковину вниз. Третий, как видно, был беспартийный. Четвертый очень долго смотрел на билет, отвернулся, улыбнулся и даже поцеловал этот билет и тоже порвал.
Потом командир крикнул, чтобы уходили, вокруг залегли в кустах.
Опять появились немцы. Говорю им:
— Вы спрячьтесь.
Они спрашивают испуганно:
— Куда? — очень растерялись.
Я говорю:
— Откроем двери, и вы между ними станьте.
Вошли немцы. Вынули винтовки, высунули в окна, потом сами вошли и говорят нам:
— Выходите.
Мы вышли, раненого вынесли. Спрашивают:
— Еще кто есть?
Говорим, что никого нет. А те в углу. Я не знаю, что с этими четырьмя людьми было. Летят осколки, пули. Мы растерялись. Они на нас кричат. Повели через дорогу. Заставляют нести раненого офицера. Остальных женщин поставили гуськом, чтобы закрывать их. Женщина, которая говорила по-немецки, говорит:
— Мы боимся, там стреляют.
Они отвечают:
— Ваши по вас не будут стрелять.
Несли этого офицера. Отнесли этого офицера. Потом нас повели мимо нашего дома. Эта женщина просит отпустить одеться, распахивает мое пальто и показывает, что я голая. Он качает головой, говорит, что — нет. Подвел к нашему дому с противоположной стороны, поставил. Я выбежала в рубашке. Наташа схватила мое пальто и понесла за мной. Я закуталась в одеяло. Когда нас поставили у стенки, я чувствую, как это одеяло тянет меня вниз. Не могу стоять. Опускаюсь на колени. Смотрю вперед, а на нас уже винтовки навели, бежит взвод солдат. Тут я поняла, что нас поставили расстреливать. Я быстро поднялась, думаю, что меня не убьют, и я увижу, как моих девочек расстреливают. Никакого страха не было. Вдруг бежит с горы какой-то офицер, что-то говорит солдатам, и они опускают винтовки. Потом я уже узнала, что расстреливали до 12 часов, а потом был приказ не расстреливать. Нас забрали без каких-нибудь трех минут 12.
Нас опять куда-то повели. Собралось женщин 600. Привели к большому дому, положили на землю, приказали лечь. Пальба невероятная, все летит в воздух. Напротив нас дом горит.
Так мы лежали до вечера. Среди нас было очень много раненых. Наташа работала, как настоящий врач, перевязки делала. Одному она сделала с сестрой операцию простым ножом, вынула пулю.
К вечеру как-то немного стрельба затихла. Я говорю:
— Пойдемте в дом.
К вечеру наша охрана взяла мужчин, которые могут ходить, заставили их везти пушки и куда-то увели. С нами остались только тяжелораненые мужчины. К вечеру говорю:
— Войдемте в дом, там мы будем спокойны хотя [бы] от осколков, которые летят и на наших глазах людей ранят.
Некоторые говорят, что дом может обрушиться. Я говорю:
— Как хотите, а я пойду.
Со мной была еще одна женщина с грудным ребенком и полька, которая говорила по-немецки. Муж ее дворником в крепости служил.
Понемногу затихло. Начали бегать по домам, искать, кто одеться, кто покушать. Я говорю:
— Берите все, что есть белого для перевязки.
Натащили полотенец, простынь. Тут же начали делать перевязки.
На второй этаж все боятся идти. Все хотят пить. Воды достали, дали по глоточку только раненым и детям. Ночью опять бомбежка началась. Я стояла, прислонившись к стене громадного трехэтажного дома, и чувствовала, как стены буквально трясутся.
В этом доме мы просидели трое суток. Дети голодные, плачут, крики. На четвертые сутки стало тише, но слышим все время голоса. Женщины кричат, начинают спорить, ссорятся из-за мест: я здесь сидела, ты здесь села. Мне пришлось с ними много говорить, охрипла даже. Говорю:
— Тише, тише, над нами смерть, а вы спорите из-за какого-то места.
Потом женщины уже осмелели, увидели через дорогу колодец, начали туда бегать, носить воду, раненым давать, детям и по маленькому глоточку другим. На четвертые сутки появляется немец и по-русски говорит:
— Выходите.
Выходим. Ведут. Прошли крепость. Очень далеко нас куда-то вели. Привели к громадному рву и говорят, чтобы мы спрятались туда. Мать у меня старая, на руках ее тащили. Сами еле идем. Немного стало успокаиваться вообще, и не было такой бомбежки. Подняли головы вверх, там пулемет наставлен. Некоторые были с вещами, вещи бросили. Уже совсем простились с жизнью. Потом спускается какой-то офицер и два солдата, ведут мужчин отдельно, нас отдельно. Мужчин было очень много, военные. Их куда-то отвели уже далеко. Мы их не слышим. Потом командуют нам выходить наверх. С нами была сестра, раненная в живот. Сначала она крепилась. У нее был чемодан. Она с ним выбежала, часть свою не могла найти и осталась с нами. Мы ее никогда не знали. Она говорит Наташе:
— Я тебя очень прошу. Возьми мой чемодан. Может быть, меня возьмут в лазарет, я тебя разыщу. Ты голая, возьми там, что есть, оставь мне пару белья.
Я говорю:
— Наташа, не бери, неизвестно, куда нас ведут.
Она говорит:
— Я возьму.
Вывели эту сестру раненую, стоит немецкий офицер, по-русски говорит. Эта сестра обращается к нему, спрашивает:
— Господин офицер, что будет со мной? Я тяжело ранена. Положат меня в госпиталь или бросят здесь?
Он ничего не говорит. Она обращается второй раз и плачет. Говорит:
— Бросьте меня.
Но мы ее с Ирой взяли под руки.
До ночи нас вели. Привели в сарай. Битком набили его. С нами раненые были. Один танкист был раненый. Обожженное лицо, страшные ожоги. Он так стонал. Было так жутко, что я не могла на него смотреть. Наташа терпеливо подходила к нему, выслушивала его. Он говорит, ничего понять нельзя. Наконец, она поняла, что он хочет пить. У нас был чайник. Набрали воды. Она свернула из бумаги трубочку и дает ему пить. Он с благодарностью гладит ее. Ночью он умер.
Наутро нас вывели, говорят:
— Жены офицеров, выходите.
Все молчат, боятся. Тогда он выходит со списком и читает. Прочитал фамилий 20, говорит:
— Идите в этот сарай, там ваши мужья.
Моей фамилии он не читал, но я пошла следом за ним. Там слезы. Оказывается, их в плен уже взяли. Один говорит:
— Разве мы будем жить, нас, наверно, убьют, ты береги детей. Из крепости вырваться не было никакой возможности.
Смотрю, один сидит на соломе. Я подхожу к нему, спрашиваю:
— Вы не знаете капитана Грибакина? Он говорит:
— Не знаю. Вот все прощаются с женами, а моей жены здесь нет. Разрешите, я с вами попрощаюсь.
Мы с ним поцеловались. Он предупреждает:
— Скажите всем женщинам, чтобы они не говорили, что их мужья политруки. Тогда они погибнут сами и нас выдадут.
Я поплакала с ними, вышла и тихонько передала женщинам об этом.
Потом нас опять повели. В следующую ночь мы опять в сарае ночевали где-то. Потом нас повели через Буг. Мост там был еще не достроен. Когда нас оставили устраиваться вечером, сказали:
— Идите получать ужин.
Кто имеет детей, моментально побежал.
— Во что же? — спрашивают.
— Идите, вам там посуду дадут.
Мы не пошли почему-то, точно я почувствовала. Женщины прибегают туда, там такой хохот раздается, так хохотали. Сначала дали всем кружки. Некоторые взяли даже больше, чем надо. А потом начинают хохотать и говорят:
— Идите к Сталину, он вас накормит.
Женщины со слезами возвращаются, но кружек не бросили, а одна захватила 4 кружки и нам дала.
Нас довели до моста. Раненая сестра идет с нами. Вдруг подъезжает телега и забирает раненых. Эта сестра попрощалась с нами. Наташа тащит чемодан, Ира ведет бабушку, а я идти не могу. Мы идем по бокам, а посреди моста шли мужчины. Вдруг вижу, кто-то меня подхватывает и к мужчинам. Оказывается, один военный увидел, что я не могу идти, говорит:
— Идемте с нами, а то вы упадете.
Шли под конвоем, правда, немного. Прошли мост. Раздается команда. Женщины остановились, а мужчин повели дальше. Здесь женщины все бросили. Наташа чемодан наш бросила. Кое-как перебрались через этот мост. Опять такая обстановка. Раненых с нами не было. Были легкораненые, которые молчали, что они ранены. Это были уже восьмые сутки.
Когда нас вели мимо нашего дома, после того, как хотели расстрелять, полька, жена дворника, возле моей квартиры подняла мешочек с сахаром. Она утром, в полдень и вечером откусывала по полкусочка зубами и давала нам. Больше у нас ничего не было.
Наутро раздается команда выходить. Мы встаем. Наташа не встает. Я думала, что она крепко заснула. Трогаю ее, голова у нее падает, она без сознания. Я перепугалась. Думаю: нас не будут ждать. Собрала последние силы, говорю Ире:
— Понесем ее на руках.
Подходит какой-то немец, говорит:
— Что, капут?
Я говорю, что грипп. Спрашивает:
— Матка?
— Да, — говорю.
Он выделяет двух поляков, говорит:
— Несите.
Я им не дала нести. Отдала им чемодан.
Опять нас привели в Брест через крепость. Там жуткая картина. Очень много наших убитых сидело скорчившись. Видела одного танкиста. Он сидит скорчившись, лицо совершенно сгорело. Жуткая картина. Валяются лошади, люди. Почти по ним пришлось идти, потому что гонят строем.
Потом идем дальше, сидят двое в нашей форме друг против друга и смотрят друг на друга. Оказывается, они уже мертвые.
Повели нас в крепость. Запах ужасный, все кругом разлагается. Были восьмые сутки, жара. Ноги с мозолями, почти все босиком.Прошли крепость, мост. По городу были трупы. Когда нас вели по проспекту 17 Сентября, без конца фотографировали. Я все время отвертывалась. Так смеялись над нами. Ой, как они смеялись. Кричат:
— Жены офицеров! Жены офицеров.
Вы представляете, какой мы имели вид. Наташа надела на себя хорошее шелковое платье, но во что оно превратилось? Конечно, мы имели ужасный вид, смешные и жалкие, и они очень смеялись.
Ведут нас, мы даже не знаем куда. Тихо, и никого нет, кроме немцев. Я маму ставлю парной. Держали ее под руки. Но тут мы несли Наташу, а мама на произвол судьбы одна оставлена. Попрошу знакомых:
— Поищите, где моя мать.
Она уже отстает, идет последней, а там ее солдат штыком толкает. Одна очень хорошая женщина Аношкина спасла мою мать.
Потом нас привели в Брестскую тюрьму. Выпустили нас во двор — и кто куда хочет. Потом нас выстроили полукругом. Пришло 12 немцев. Один, видно старший офицер, еще появился и с ним переводчик, потом врач. Сейчас же сказали: евреям выйти отдельно. Евреи многие прятались, не выходили, но потом их выдали. Потом велели выйти полякам и русским. Те вышли. Потом нам, восточникам, отдельно велели стать. Так нас группами расставили. Евреев моментально вывели из тюрьмы. Местным сказали: «Идите по своим домам».
Нас оставили в тюрьме, и начал ходить переводчик к одному, к другому:
— Скажите, кто здесь коммунист, комсомолец.
Никто, конечно, не сказал. Потом выделяется одна из наших. Я не знаю ее фамилии, так и не узнала. Восточных было очень много. Она ему что-то пошептала. Он подходит к одной. Она комсомолка, с ребенком. Спрашивает:
— Где ваш партийный билет?
Когда мы ночевали, она его порвала и бросила. Эта женщина видела, наша же, восточница, и ему, наверное, сказала. Та говорит:
— Я не имею билета, — побледнела ужасно. Он, правда, не очень к ней приставал.
— А комсомольский билет где? » Она говорит:
— Я не комсомолка.
— А какой же билет вы порвали? Она быстро нашлась, говорит:
— Профсоюзный.
— А разве профсоюзный билет тоже красный?
— Да, красный.
Он обращается ко мне, спрашивает:
— У вас профсоюзный билет тоже красный?
Я говорю:
— Смотря какой, были синие и красные.
Эта женщина затерялась между нами, но потом мы ее нашли.
Нас оставили в тюрьме. Занимай, какую хочешь комнату. Наша группа заняла маленькую комнату. Пол был в комнате деревянный, и все лезут к нам. Набилось нас человек 50. Когда мы ложились спать, каждый дрался за место.
Мы с Наташей возимся, не знаем, что с ней. Компрессы ей делаем. Лекарства никакого не было. Аношкина, еще одна боевая женщина начали лазить по всей тюрьме. Немцев не было, только одни часовые остались у ворот. Они находят аптеку, там масса лекарств. Они все это забрали, нашли стрептоцид, Наташе дали. У нее оказалась потом ангина. Почему ангина, понять не могу. Этот стрептоцид, потом Аношкина достала шоколад, и этим они спасли Наташу. Она начала приходить в себя.На пятые сутки к нам является комиссия, выстраивают нас во дворе, каждому дают паек в руки. Один говорит хорошо по-русски, один — врач. Я говорю, что у меня лежит дочь больная, не знаю, что за болезнь, может быть ее можно в больницу положить. Врач говорит:
— Едва ли.
Он хорошо говорил по-русски. Говорит:
— Я вам дам записку и попрошу, чтобы вас приняли в больнице завтра утром. Дали нам наши галеты, по сухарю, какой-то крупы немного и чаю. Тут же опять хохочут и говорят:
— Ежедневно будете получать. Это вам Сталин прислал. Оказалось, что эти запасы остались в тюрьме.
Я с этой запиской пошла к часовому. Часовой пропускает. Иду в больницу. Тишина в городе. Подхожу к больнице. Слышу топот. Едут немцы, все на машинах, на мотоциклах, на велосипедах, все прекрасно одеты, и их так много было, что [проспект] 17 Сентября вся была заполнена войсками. Я думаю: где теперь наши победят. Их было очень много, а, главное, все механизировано.
Вхожу в больницу. Там ни души. Прохожу одну комнату, вторую, третью, никого нет. Койки стоят, никого нет. Паек нам дали позже, а тогда мы ничего не ели. Смотрю, на столе лежит кусочек хлеба. Видно, кто-то кусал его. Смотрю на этот хлеб, так хочется схватить его. Думаю: «Это воровство». Стараюсь на него не смотреть. Я кашляю, стучу ногами, никто не выходит. Я уже чувствую запах этого хлеба. Думаю: «Ну, я его сворую». Схватила этот хлеб и не успела его проглотить, выходит сестра. Я думаю: «Она видела, как я его взяла». Она спрашивает:
— Что хотите?
У меня слезы в глазах стоят. Показываю ей записку. Она говорит:
— Ни в коем случае вас не выпустят. Я вам дам кое-что из лекарств, но в больницу вас никто не положит. Попробуйте ее отвезти в городскую больницу.
Иду обратно, думаю: зачем же я съела хлеб, я бы могла всем по кусочку дать. Прихожу, забираю Наташу и тащу ее на спине. Прихожу в городскую больницу. Там ее тоже не приняли. Тащу ее обратно. В это время идет полька, жена дворника, увидела нас, обрадовалась, говорит, что несколько раз приходила, приносила хлеб, но часовой не пропускает. Помогла мне Наташу дотащить, дала нам хлеба, сахара, кусочек масла, гребешок. У нас вшей у всех масса за какую-нибудь неделю.
Опять привела Наташу, но ей стало лучше. После нее слегла мать, у нее дизентерия. Мы ее поминутно таскали в уборную. Мыли холодной водой, простудили. Потом ей стало немного лучше.Прошло 3 недели. Нам сказали, что один из семьи может ходить и просить себе хлеба и одежду. Я пошла к женам одного капитана Шенвадзе и комиссара Крючкова. Они очень плохо меня приняли, попросили выйти, потому что у них немцы. Пришла к жене одного лейтенанта. Она очень нам помогла, дала белья, дала покушать, дала каких-то наволочек, полотенца. Мы с большим узлом от нее ушли. Она говорит:
— Если вас выпустят, приходите ко мне жить.
Потом нам сказали: кто имеет квартиры, может уходить. Пришли мы к этой Невзоровой. Потом освободилась комната. Хозяйка этого дома, полька, разрешила нам жить, и тут началась наша самостоятельная жизнь. Когда мы пришли из тюрьмы, все нами заинтересовались. Там жили в большинстве местные. Все побежали на нас смотреть, как на диких зверей. Кто тащил мыло, кто кушать, кто полотенце, кто одеяло, кто подушку. Кровати нам притащили. Была там женщина, врач Гейштер, страшно ненавидела советскую власть, но нам помогала. Была там еврейка, заведующая аптекой Рузя, эта тоже нам помогала.
Так мы начали там жить. Каждый день не будут нам носить кушать. Наши женщины пошли просить по деревням. Большинство наших женщин шло по деревням. Кто жил в городе, ходил просить по деревням. Очень помогали в деревнях, даже и не верилось. Девочки первые дни боялись ходить, страшно было. Я тоже не могла ходить. Я первые дни ревела. Мама моя оденет сумочку противогазную и идет в деревню, а девочки ее потом идут встречать. Хлеб давали, огурцы, а когда начали ходить далеко, там и сало, и белая мука, яйца. Они кормили нас, буквально, до 1943 года. Были такие, которые и обругают, и пошлют к Сталину, но большинство помогало, особенно под Кобрином, 50 км. Мои девочки ходили туда. На ногах ничего нет зимой, и мы шили из тряпок, навертим что-нибудь. Мама, бывало, принесет эту сумочку. Я сижу дома. Разделим эти кусочки хлеба. Уже не смотришь, грязные они или нет. Никакого стыда у нас не было. Были эти две кружки, которые нам дали.
Девочки стали далеко ходить в деревни, собирать с одной женщиной, но они не просили никогда. Эта женщина держит на руках ребенка, она просит, девочки молчат, но дают и им. Ходили раз в две недели. Приносили так, что они приходили, буквально согнувшись с этой ношей. За 30 км картошку уже не несли, а хлеб, фасоль, лук. Молока давали, сколько хотите, но как его нести.
Потом я смотрю, что так не прожить. Как раз приходит знакомая с халатом, как его сшить. Мы сняли выкройку с этого халата и стали шить. Машины не было, шили на руках. Потом родные Ириной подруги говорят: «Ходите к нам шить», и мы ходили на 4-й Брест — это далеко. Так жили до 1942 года. В 1941 году женщины поступали на работу. Кто не работал, тех увозили в Германию. Правда, Ира устроилась на завод чернорабочей, а Наташа в крепости работала, картошку чистила.
Поляки настаивали на том, чтобы нас выделить так же, как евреев, в гетто. Здесь был один адвокат Кшеницкий. Он особенно на этом настаивал. Он был большим начальником. Немцы почему-то на это не соглашались. Если кто-нибудь приходил и доносил, что это жена полковника, эта — комиссара, то ее забирали в тюрьму, а по¬том расстреливали. Кто сумел скрыться, к ним немцы ничего не применяли. Меня не вызывали. Только когда у нас был обыск [в] первый день, меня спрашивали, кто муж. Меня спасло то, что до 1939 года муж был в запасе, работал на железной дороге. Паспорт его почему-то лежал в моей сумке, и Наташа схватила эту сумку. Там видно было, что он железнодорожник. Я говорила всем: приехала сюда к родственникам в гости, а Наташа приехала на практику. Мужа здесь не было, и в доказательство показывала паспорт.
Архив ИРИ РАН. Фонд 2. Раздел VI. Оп. 16. Д. 9. Л. 1-5 (машинописный текст, копия).
* * *
И знаете что?
Они все остались живы.
Подполковник Алексей Яковлевич Грибакин вместе со своей частью отступил к Кобрину, служил в полевом управлении 13-й армии, дошел до Берлина. Награжден орденом Отечественной войны I и II степеней и орденом Красной Звезды.
Надежда Матвеевна вместе с дочерьми дожили до освобождения. 21 декабря 1944 г. в Бресте ее проинтервьюрировали сотрудники Комиссии по истории Великой Отечественной войны Ф.Л. Еловцан и А.И. Шамшина.
По волею случая, это оказалась нашей первой и последней с Ирой ночью любви. На следующий день Костик бросил свою пассию и вернулся в семью. После я ещё часто заходил к ним в гости, но, естественно, и я, и Ирина хранили нашу тайну.
P.S. Прошло четыре года с той ночи. Мы переехали в другой район города и не виделись с Костей и Ирой уже три года. Буквально случайно они заскочили к нам "на огонек", и вот, когда все уже изрядно подпили, Ира выдала фразу: "В том, что Костик меня бросил, был свой большой плюс - я узнала, что такое настоящий мужик". Причем все это время она смотрела прямо мне в глаза. Слава Богу, что наши вторые половины восприняли это как пьяный трёп, дабы позлить Костика.
Офицерская жена
Название: Офицерская жена
Вывод наших войск из Монголии стал самым тяжелым периодом моей службы. Мы бросали обжитой военный городок и уезжали неизвестно куда, хорошо хоть мне выделили вогон-теплушку, поскольку я командовал отделением связистов при штабе полка. Правда, отделением это назвать было сложно - всего четыре человека: три дембеля (Карасев, Получко и Жмерин) и один салага (Старков). И в таком составе, плюс я и моя жена Таня, со всем казенным оборудованием и личным имуществом, нам предстояло совершить путешествие через всю Сибирь к новому месту дислокации в Уральский ВО.
Погрузкой занимались все вместе, я подвозил с рядовым Старковым весь свой скарб на тележке к вагону, где трое остальных солдат под руководством моей жены загружали все во внутрь. И вот выкатывая тележку из-за поворота, я остановился передохнуть и подождать Старкова, который побежал назад за оброненными мной в суматохе вещами. Отсюда мне открывался прекрасный вид на платформу, где моя жена рассказывала трем дембелям как аккуратнее всего погрузить шкаф со стеклянной дверцей, а они ее лениво слушали, время от времени косясь на ее обтянутое спортивным трико тело.
Ну, давайте мальчики, взяли! А ты Валера принимай!
Карасев заскочил в вагон, готовясь принять груз, а Получко и Жмерин стали неуклюже приподнимать шкаф.
Ой, осторожней! - крикнула Таня, бросившись придерживать неожиданно открывшуюся стеклянную дверцу.- Что ж вы так!
После того, как большая часть шкафа была поднята в вагон, солдаты расслабились и перемигнувшись обступили мою жену.
Разрешите, мы отсюда приподнимем, - сказал Жмерин, как бы невзначай подойдя сзади и ухватив мою супругу за грудь, в то время как Получко таким же манером лапал ее за ягодицы.
А ну пусти! - строго прикрикнула Татьяна стукнув Жмерина по рукам.
Солдаты сразу отошли от нее, замявшись.
Ишь руки распускать! Я вот не долго думая, на вас и пожаловаться могу, а то и огреть чем-нибудь!
"Ну вот, кажется начинается"- промелькнуло у меня в голове, хотя подумать о том что именно начинается я не успел. Пришел Старков и мы покатили тележку к вагону.
Об этом случае я вспомнил уже в дороге, когда отгородившись ширмой от похрапывавших бойцов, мы с женой легли спать на приготовленный для этого матрас.
"А что если оставить ее одну, наедине с ними? Изнасилуют они ее или побояться?- думал я- Что однако за дурь лезет мне в башку! Это наверное от того что давно любовью не занимался."
Я попытался поцеловать жену в губы, но она отвернулась.
Леша, не надо! Рядом же солдаты твои спят.
Да они ничего и не услышат, дрыхнут без задних ног. Намаялись видать сильно за день. - напирал я.
Я тоже устала.- решительно пресекла мои поползновения Татьяна.
Но случай оставить жену с солдатами не заставил себя долго ждать. Прибыв на территорию Союза мы остановились в расположении одной части железнодорожных войск на неопределенный срок. Разместится там было негде, поэтому все наши продолжали жить в вагонах. И вот как то, в одно из воскресений, мне предстояло дежурить при штабе, находившимся у железнодорожников. Я разумеется пошел туда не без опаски оставляя жену на попечение солдат, но все вроде было нормально, к тому же я просидел там недолго. Пришел офицер-железнодорожник у которого там были какие-то бумажные дела и предложил побыть при штабе вместо меня, тем более что врядли кто-то побеспокоит штаб в выходной, после переезда. Я охотно воспользовался его предложением и заторопился домой, но не доходя до своего вагона,стоявшего отдельно в одном из тупиков, я вдруг обнаружил пустую бутылку водки, валявшуюся на земле. Это, и еще то, что дверь теплушки была наглухо задвинута, меня насторожило. Я хотел ворваться туда, но поборов волнение, обошел вагон с другой стороны, где была щель, через которую можно видеть что происходит внутри, оставаясь при этом незамеченным. Передо мной предстала следующая картина: Карасев и Жмерин держали напряженно сопящего Старкова, а Получко пытался снять с него штаны. Вокруг них металась моя жена.
Сереге дали звание майора. Прежде у него такого звания не было, а теперь есть, он сидит, не знает, как быть. До самого вечера мучился вопросом, выпить ему на радостях, или не пятнать честь старшего офицера хотя бы в первый же день. Самое противное, что уже и пить-то не хочется. Страшные вещи делает армия с людьми.
Серега пришел со службы домой, Оля открыла ему дверь, смотрит - стоит муж, трезвый, задумчивый и уже майор. Жизнь офицерской жены полна неожиданностей, утром просыпаешься рядом с капитаном, а вечером в дом заваливается майор. Непонятно, как при этом чувствовать себя порядочной женщиной. Оля впустила Серегу в дом, потрогала лоб, говорит:
Ты почему такой трезвый, ты не заболел?
Жену российского офицера легко напугать, она быстро привыкает к тому, что муж дисциплинирован и предсказуем. Трезвость без повода - симптом тревожный, такое кого угодно заставит нервничать. Серега, конечно, человек приличный и пьет мало, но всему ведь есть свои границы.
Жизнь офицерской жены никогда не была легкой. В истории можно отыскать массу примеров. Какие-нибудь парижанки из средневекового Парижа, должно быть, собирались иногда на девичник и жаловались друг другу на мужей.
Мой-то, представляете, - говорила одна, - подрался вчера с гвардейцами кардинала! Я до ночи кровь с камзола отстирывала, а потом еще дырки зашивала. Говорю ему: «Можно поаккуратнее с камзолом? Мог бы постараться не натыкаться на каждую шпагу. Тебе-то что, отлежишься и пойдешь снова драться, дуэлянт хренов! А я что, белошвейка тебе?»
А подруги понимающе кивали, говорили ей:
А он что?
А он что?
А что он?.. Наврал какую-то чепуху, курам на смех. Секретное, мол, задание, государственная тайна! Пули свистели над головой!.. Как обычно, все вокруг канальи, он один д’Артаньян. Я потом у него в карманах порылась, а там у него знаете, что?.. Алмазные подвески, вот что! Точно вам говорю, девочки - к бабе ездил.
Подруги тогда сочувственно качали головами и жалели офицерскую жену.
А женам печенегов приходилось и того хуже. Какой-нибудь лейтенант-печенег запросто притаскивал из-за границы очередную молодую жену. Приводил ее в дом, и говорил первой жене:
Знакомься, дорогая, это Маша, она будет жить с нами.
Уж лучше подвески, честное слово.
Сейчас, конечно, стало проще. Офицер нынче пошел уравновешенный, рассудительный. Ему подавай пенсию за выслугу и квартиру от государства, а всякие Лондоны с подвесками ему даром не сдались. По выходным офицер ходит в театр, а когда ему дают майора, уже задумывается: выпить ему на радостях, или сделать печени приятный сюрприз.
Серега в дом зашел, жену поцеловал, собаку выгулял, ужин съел, потом позвонил мне. Рассказал, как они с Олей ходили в выходные в театр на «Ромео и Джульетту». Очень поучительная история, между прочим.
Люди не врут, нет повести печальнее на свете. Ромео был, кажется, под кайфом, что-то все время бубнил себе под нос, глупо таращился на свою любимую Джульетту, словно не мог решить, то ли она брови выщипала, то ли у нее в прошлый раз был нос с горбинкой. Его пылкая влюбленность была такой неубедительной, что публика заподозрила интригу, уж не решил ли режиссер сделать из Ромео альфонса и брачного афериста. Ко второму акту этот Ромео так всех утомил, что, когда он наконец умер, зрители кричали «Браво!» и требовали умереть на бис. Это был единственный момент в спектакле, который всем хотелось запомнить.
Торчок какой-то, а не Ромео, - сказал Серега. - Уши врастопырку, глаза бегают. В армию бы его призвать, мы бы тут сделали из него человека. Может, даже до капитана дослужился бы.
Понятное дело, боевому офицеру Российской армии никакие Капулетти не посмели бы перечить, отдали бы Джульетту в жены, как миленькие. Он увез бы ее куда-нибудь в Калугу или в Калининград, по месту службы. По выходным ходили бы в театр, ждали квартиру от государства. Джульетта остепенилась бы, пошла работать бухгалтером в ЦУМ, собачку завела. Временами, конечно, жаловалась бы на Ромео:
Мой-то вчера, после службы, опять умотал в кабак с дружбанами. Пришел за полночь, весь китель измят, пуговицу оторвал где-то. Я ему что, белошвейка, каждый раз китель чинить?..
Но все равно, куда она без него? Офицерская жена своего офицера не бросит. Любит она его.
Одно плохо, иной раз просыпаешься рядом с капитаном, а вечером к тебе заявляется уже майор.
И как при этом чувствовать себя порядочной женщиной?..
Непонятно.
